Автономке конец, путь на базу далек...
Случилось это не так давно, лет пятнадцать назад, где-то в середине
восьмидесятых, и само собой, как и все, что происходит на флоте - чистая
правда.
Лейтенант Валя Поспелкин закончил училище не с красным дипломом и синим
лицом, а как и большинство - с синим дипломом и красным лицом. То есть
крепким середняком, таким, из каких и получаются настоящие флотские
инженеры. Но видно, лицо его было покраснее других, и посему распределили
Валю к месту будущей службы, не спрашивая его согласия. На Камчатку. Край,
конечно, благословенный, но уж очень далекий. На удивление Валя не сильно
обиделся, хотя и не очень собирался на Дальний Восток, назначение принял как
должное, а чтобы не особо скучно было одному в краю вулканов и гейзеров,
быстренько женился после выпуска на своей однокласснице Марише,
добросовестно ожидавшей его все пять лет учебы в училище. Оба они были
коренными севастопольцами, а посему никуда отдыхать не поехали, а весело
проплескались месяц отпуска в теплом Черном море, а после, подхватив
чемоданы, вылетели в далекие края.
До того на Камчатке Валя не был. Стажировку проходил на Севере и был приятно
поражен красотами места, где ему предстояло служить Родине. Более
практичная, как и все женщины, Мариша тоже повосхищалась видами Авачи, но,
спросив у торговавшей в аэропорту бабушки цену ведра картошки, впала в
легкий ступор и приходила в себя всю дорогу до Рыбачьего. На эти деньги в
родном Севастополе можно было купить мешок картошки, и еще на остальные
овощи осталось бы. В штабе флотилии, изучив предписание Вали, почесали
затылки и отправили его в дивизию, носившую славное прозвище <банановой>. В
советском военно-морском флоте было несколько дивизий атомных подводных
лодок, носивших титул <банановых>. Корабли этих соединений ходили не как все
на три месяца под воду нервировать супостата, а по-особому. Например,
дивизия, в которой предстояло служить Вале, посылала корабли в далекую
вьетнамскую базу Камрань. Лодка торжественно провожалась в автономку,
уходила, погружалась, чапала в подводном положении около месяца до берегов
Вьетнама, там всплывала и швартовалась в базе. Месяцев шесть-семь корабль и
экипаж парились на жарком тропическом солнце, неся боевое дежурство по
большей части у стенки пирса, потом снимались с якоря и таким же манером в
подводном положении возвращались в родную базу на Камчатку. Такая автономка
носила название <бананового похода> и длилась в среднем месяцев девять,
почти как у дизелистов. Вот в такой дивизии и предстояло служить нашему
герою.
В отделе кадров дивизии лейтенанту обрадовались как родному. Лейтенантов во
все времена не хватало. Ни диплом ни личное дело никто не изучал, вместо
этого кадровики торжественно сообщили Вале, что его экипаж сейчас на
контрольном выходе перед боевой службой, и что у него еще есть пять
свободных дней перед их приходом, и что он должен радоваться тому, что попал
в такой боевой экипаж. Сообщение Валентина, что с ним приехала молодая жена,
немного покривила сладкие лица кадровиков, но они совладали с эмоциями и
отправили молодого офицера в политотдел. Душевный замполит второго ранга
тоже как-то с большой внутренней теплотой отнесся к зеленому лейтенанту, и
изучив его бумаги, в течение буквально пяти минут выправил Вале бумагу, по
которой тому должны были предоставить комнату в офицерском общежитии. В
общежитии к бумаге отнеслись с пониманием, и через два с половиной часа
Валентин и Мариша оказались в немного запыленном номере с двумя казенными
кроватями, колченогим столом с парой стульев, шкафом довоенных времен и даже
отдельным туалетом. Супруги были поражены четкостью и сервисом военных
органов, ибо по рассказам очевидцев такое умильное отношение военных органов
к молодым офицерам было, мягко говоря, нетипичным.
Все прояснилось через шесть дней, когда из морей вернулся Валин <пароход>.
Выяснилось, что милосердие штаба было совсем небескорыстным. Просто-напросто
Вале предстояло через еще пять дней уйти со своим кораблем на боевую службу
в самый настоящий <банановый> поход. А политорганы просто подстраховывались.
Командир Вале попался, правда, очень боевой. Гроза врагу - отец матросу.
Вдобавок ко всему, по причине нервной семейной жизни, капитан 1 ранга
придерживался мнения адмирала Макарова, гласящего, что в море - дома, что и
внедрял среди своих подчиненных в приказном порядке. Офицеру Вале пришлось
принять это как должное, и сообщить обалдевшей от известия Марише, что скоро
он ее покинет примерно на девять месяцев. Так и случилось. После шести
бессонных напряженных ночей Валя чмокнул жену в щеку, сунул ей в карман свое
трехмесячное жалованье и умчался служить Родине в далекий Индийский океан.
Корабль, на который попал Валя, был, мягко говоря, не новым, проекта 675 с
грозным прозвищем <стратегический забор>. Бродить по морям несколько месяцев
подряд старичку ракетоносцу было уже не под силам, а вот стоять на взводе у
пирса в Камрани он годился, да и пульнуть ракетами мог еще о-го-го! По
дороге в солнечный Вьетнам Валю, как и положено, дрессировали по полной
катушке на предмет знания специальности и устройства корабля. Юношей Валя
был совсем не тупым, поэтому уже через месяц неторопливого перехода уже
умудрился сдать зачеты на самостоятельное управление и заступить на вахту
ГЭУ, совершенно не дублируясь старшими товарищами. Благополучно прибыли в
Камрань. Пришвартовались. И потекло боевое дежурство. Текло оно достаточно
однообразно, без всплесков и неожиданностей. За все это время Валя даже
несколько раз написал письма жене в Севастополь, догадываясь, что она одна
надолго в Рыбачьем не задержалась. Время бежало день за днем, день сменял
ночь, и вскоре подошло время идти обратно на Камчатку. Экипаж воодушевился.
Всем чудились отпускные билеты, горы инвалютных бонов и свидания с близкими.
За два дня до отхода корабля Валя загремел в базовый госпиталь по банальному
аппендициту. Правда, гнойному, с осложнениями, но от этого не лучше. Хирург,
взрезавший живот лейтенанту, категорически отказался выдать молодого офицера
на корабль. Вале и правда было хреновато, но и он самоотверженно стремился
на борт родного крейсера. Но... Совместное желание Вали и его командира
натолкнулось на стальное упрямство доктора, и командир, всплеснув руками,
быстренько соорудил своему <раненому> офицеру продаттестат и приказом по
кораблю откомандировал его в госпиталь. Через день крейсер ушел домой. Без
лейтенанта Валентина Поспелкина.
В тропическом климате швы зарастали плохо. Вся больничная <радость>
затянулась без малого на месяц. Наконец, все срослось, и Валю, снабдив
необходимыми документами, выпроводили за ворота военной лечебницы. Командир
базы, контр- адмирал со следами <тропической лихорадки> на лице, принял Валю
очень радушно. Усадил, поговорил о здоровье, а потом сообщил, что его судьбу
уже решили. На смену Валиному кораблю через недельку притащится другой
корабль из его же дивизии, и Вале предстояло отдежурить с ними еще месяцев
семь и только тогда вместе с кораблем вернуться на Родину. Прикинув в уме,
что его первая автономка затянется уже до восемнадцати месяцев, Валя
прослезился, но за неимением другого выхода был вынужден согласиться и
ответить молодцеватым <Есть!>
Так и случилось. Пришел другой <стратегический забор>, и опытный тропический
офицер Поспелкин, доложившись уже осведомленному о его похождениях
командиру, заступил на боевую вахту. Экипаж его принял нормально, все знали
об оставленном в далеком порту лейтенанте, да и на этом корабле оказались
знакомые офицеры. Шатко-валко, но следующие семь месяцев Валя как-то
пережил. Да вдобавок ко всему в один из дней на него свалилась целая пачка
писем от супруги. Из первого он узнал, что Мариша беременна, из следующих
понемногу ознакомился с ходом беременности, а из последнего выяснилось, что
он ведь уже и счастливый отец мальчика, названного ввиду временного
отсутствия отца и без его согласия Сережей. Естественно, Валя только ножками
не стукал в ожидании отхода в родную базу. И, наконец, этот день настал!
Корабль под звуки оркестра оторвался от берегов социалистического Вьетнама и
направился к своим берегам. Валя вздохнул с облегчением и... И все сломалось
в один миг. Точнее, сломалось не все, а только сдохли от безмерной старости
испарители корабля. Оба. Без всякой надежды на восстановление своими силами.
А без питательной воды, как известно, атомные подводные лодки в море
находиться не могут. Пришлось в аварийном порядке возвращаться в Камрань.
Когда Валя снова оказался на знакомом пирсе, он чуть не зарыдал от тоски. В
Камрани запчастей для испарителя не оказалось. После длительных переговоров
с штабом флота по поводу корабля, командованием было принято соломоново
решение. Кораблю продолжать дежурство у пирса, а ему на помощь вскорости,
месяца через два, придет плавучий ремонтный завод - ПРЗ, все починит, и вот
тогда домой! После такого известия офицер Поспелкин выпросил у товарища
пол-литра <шила> и накачался до свинячих соплей, невзирая на неподходящий
для пьянок климат. Все стало известно командиру корабля, но тот отнесся к
Валиному горю сочувственно, и никаких репрессивных мер не принял, а даже
наоборот пообещал что-нибудь придумать. И вскорости придумал!
Попытка переброски Вали на родину посредством авиации не удалась. Что-то с
особистами не завязалось, и рассчитывать пришлось только на своих флотских.
В Камрань заглянул по дороге домой корабль Краснознаменного Черноморского
флота, БПК с совершенно незапоминающимся названием.
Положив в карман флягу с <шилом>, командир подводной лодки отправился с
визитом к своему надводному собрату. За чашкой <чая> была достигнута
договоренность, что лейтенант Поспелкин будет откомандирован со всеми
надлежащими документами на БПК в распоряжение его командира, тот менее чем
через месяц отшвартуется в Севастополе, где Вале выдадут отпускной билет на
десять дней и предписание на возвращение в часть. По прибытии в Севастополь
Вале предлагалось немного понежиться в лоне семьи, затем на свои деньги
возвернуться в Рыбачий, получить все причитающиеся довольствие и уже на
законных основаниях убыть в очередной отпуск. Или в два очередных... если
отпустят.
На БПК Валю приняли как родного. Выделили каюту, вестового. Приодели
поизносившегося офицера в тропическую форму, и даже оформили не как
<пассажира>, а как полноценного члена экипажа на вакантную должность какого-
то ракетного офицера. Поход в надводном положении Вале не был в диковинку,
после первого курса он уже выгуливался на учебном <Перекопе> в Болгарию, но
Индийский океан пересекать ему еще не приходилось. В море Вале особенно не
докучали, и он круглыми днями слонялся по кораблю, познавая службу и быт
надводников. Через неделю его попытался захомутать замполит, и тогда Валя
сам попросился стоять дублером на вахте в родной БЧ-5 на ПЭЖе. Ему
разрешили, и политрук отстал.
По дороге в Севастополь предстоял заход в еще одну из немногих заморских баз
Советского Союза - Аден. Пополнить запас топлива и провизии. В Адене стояли
недолго. <Миролюбивые> йеменцы в очередной раз выясняли отношения друг между
другом, поэтому над городом местами вздымался дым и периодически слышалась
стрельба. Аврально загрузившись, БПК поднял якоря и вышел в море. И вот
когда Валя рассматривал с кормы тающие в морской дали берега Йемена и
предвкушал скорую встречу с семьей, случилось непоправимое. В Главном штабе
ВМФ кто-то из стратегов, стоя над картой с циркулем и линейкой, поразмыслил
немного, и ткнув отточенным карандашом в точку, обозначавшую местонахождение
Валиного БПК, твердо отчертил новый маршрут боевого корабля. Через час в
адрес командира БПК ушло радио, гласящее, что БПК необходимо изменить курс и
следовать вокруг африканского континента для встречи с группой наших
кораблей в назначенной точке. Координаты точки прилагались. Новость эту
лейтенант Поспелкин узнал на обеде в кают-компании и чуть не подавился. В
панике Валя бросился к командиру корабля и тот остудил его в один момент.
Мол, так, товарищ лейтенант, пока мы домой тащились, ты был пассажир, и не
более того. Но теперь, когда корабль нежданно приступил к выполнению неясной
пока до конца боевой задачи, лейтенант В. Поспелкин становиться полноправным
членом экипажа со всеми полагающимися обязанностями. А посему ему выдаются
зачетные листы на самостоятельное управление и допуск несения вахты на ПЭЖ,
а, принимая в учет месячную стажировку, время на сдачу ему дается две
недели. Когда на глаза у Вали навернулись слезы, командир несколько сменил
тон и сочувственно добавил, что ничего другого ему не остается, заходов
больше не планируется, а бездельников, да еще в таком мелком звании, он на
борту не потерпит. И еще утешил тем, что он приказал переделать приказы по
кораблю и теперь после окончания похода государство сполна заплатит Вале
бонами Внешторгбанка за каждые сутки, проведенные в море. В этот вечер Валя
второй раз надрался в своей каюте до бесчувствия. Офицеры БПК, и до того
относившиеся с большим сочувствием к бедному лейтенанту, прониклись к нему
еще большим состраданием и утешали как могли. Связисты умудрились
организовать весточку жене, механик разом подписал все зачетные листы, а
начальник вещевой службы, заприметив штопаные-перештопаные носки Вали,
полностью обновил его гардероб. Кают-компания, принимая во внимание
бедственное положение офицера Поспелкина и полное отсутствие в его карманах
денег, сбросилась и снабдила его сигаретами, обязав каждого отдать Вале по
три пачки из своих личных запасов.
Потекли боевые будни. В стремлении занять время и перебить дурные мысли,
Валя яростно и настойчиво изучал устройство надводного корабля, пролез его с
носа до кормы и совался во все дырки, какие можно было только найти. Скоро
его знания корабля сравнялись со знаниями профессиональных надводников, а в
некоторых случаях стали и выше. Вахту Валя нес самостоятельно, а механик
даже ставил его в пример некоторым своим нерадивым подчиненным. В общем, он
стал совсем своим на борту БПК, и понемногу начал приходить к выводу, что
служба на надводном корабле тоже не мед, несмотря на постоянное наличие
солнца и свежего воздуха. В свободное от вахт время Валя наловчился вырезать
из деревяшек, которые он разыскивал по всему кораблю, шахматные фигурки, и
тратил на каждую максимум времени, не торопясь и не халтуря. Долго ли,
коротко ли, но Индийский океан остался за кормой, его сменила Атлантика со
своим неудержным и суровым характером, а корабль все резал и резал волны,
приближаясь к своей точке якоря. На рандеву БПК не опоздал. В назначенный
день встреча состоялась, но кроме очередного удара судьбы ничего больше Вале
не принесла. Вместе еще с несколькими боевыми кораблями на место встречи
подтянулось несколько транспортов и танкеров, с которых на БПК в спешном
порядке начали перекачивать мазут и грузить продовольствие. А на совещании,
собранном на флагмане, командирам объявили, что им предстоит отрядом
кораблей следовать через всю Атлантику, обогнуть Южную Америку, пересечь
Тихий океан, попутно поучаствовав в учениях Тихоокеанского флота, и
завершить свой путь в бухте Золотой Рог города Владивостока. Нетрудно
представить состояние нервной системы совсем охреневшего Валентина, если
даже офицеры-надводники впали в полный транс. Поспелкин с разрешения
командира связывался с капитанами всех гражданских судов, но никто из них не
следовал в родные порты. Один, правда, следовал на Кубу и был согласен
доставить потерявшегося лейтенанта в Гавану, но что он там будет делать,
Валя не представлял, и был вынужден с горечью отказаться, в глубине души
опасаясь оказаться на сахарных плантациях, так как не видел теперь для себя
ничего невозможного. Сердобольный командир БПК обратился к командиру отряда
кораблей по поводу судьбы Поспелкина, и тот решил вопрос быстро и просто:
порекомендовал лейтенанту-бродяге служить Родине там, куда его забросили
морские дороги, то есть на его БПК и нигде более, пока обстановка не даст
возможность вернуться на родные подводные лодки. Но, тем не менее,
незапланированный офицер в составе отряда заинтересовал адмирала, и он
направил запрос в кадры флота по поводу Валентина. Кадровые органы флота
ответили, что офицер с таким данными действительно проходит службу в рядах
ВМФ на Камчатской флотилии, но как он оказался посреди Атлантики, им
неведомо, но уж если его и занесло в такую даль, то сам бог велел сидеть на
корабле и ждать, когда эскадра придет во Владивосток. Суетиться не надо!
Спешка нужна только при ловле блох! А вот придут в порт назначения, там с
ним и разберутся соответствующие органы. Валя написал жене совсем уж
упадническое письмо, в котором честно признался, что теперь уже совсем не
знает, когда окажется не только дома, а вообще на суше. Передал письмо
гражданским морякам, и в третий раз за свое титаническое плавание напился в
хлам и в пьяном виде раз десять за ночь свалился с койки в каюте, разбил
голову, набил кучу синяков и окончательно смирился с происходящим. За пьянку
его проработали по полной форме, а заодно, принимая во внимание его тяжелое
морально-психическое состояние, приставили к нему замполита БЧ-5 для
предотвращения попыток суицида. Замполит порядком достал Валю задушевными
беседами, пытался влезть за ним даже в гальюн, вдруг он там петлю мылит, а
окончательно допек Поспелкина всевозможными психологическими тестами,
которые он извлекал из своих политзакромов в ужасающем количестве.
Доведенный опекой неугомонного политработника, Валя по всем правилам
обратился к командиру корабля с письменным рапортом, в котором униженно
просил отцепить от него политрука, а взамен клялся, что топиться, стреляться
и вешаться до схода с их корабля не будет. Командир внял просьбе лейтенанта,
и замполита от него отстегнули к величайшему сожалению последнего, желавшего
на основе своих наблюдений за Валентином написать научную работу и свалить с
ее помощью на берег преподавателем в училище.
Плавание, тем временем, продолжалось. Валю уже давно все считали в доску
своим, и если механик и драл своё офицерство за грязь в котельном отделении,
то доставалось и ему наравне со всеми. Сам Валентин уже как-то смирился со
всем, жену вспоминал как что-то очень далекое, и начал замечать за собой,
что понемногу забывает черты ее лица. Про сына и говорить нечего, как он
выглядит, Валя даже представить себе не мог.
Эскадра успешно миновала два океана, отстрелялась ракетами, отпулялась
торпедами и, наконец, повернула к Владивостоку. Валя уже давно ничему не
веривший, смотрел на такое развитие дел философски, и говорил всем, что
когда до Владивостока останется день ходу, корабли получат новое радио и их
повернут еще куда-нибудь к черту на рога, но только не домой. Но на этот раз
мрачные предчувствия Валентина не сбылись. Эскадра упрямо продвигалась все
ближе и ближе к родным берегам. И вот, наконец, настал день, когда на
горизонте показались ночные огни Владивостока. Постояв на рейде ночь, с
раннего утра корабль облепился буксирами, и через час уже привалился к
пирсу. Обалдевший от счастья Валя Поспелкин разглядывал простиравшийся перед
его глазами огромный город и никак не мог поверить в то, что он, наконец, на
Родине, и в то, что, наверно, он скоро увидит жену, сына, маму и вообще
всех. В последнем он еще слегка сомневался. А на дворе стоял июль месяц. Не
по-тропически, а по-нашему тепло и хорошо. Заканчивался двадцать пятый месяц
автономного похода лейтенанта Валентина Поспелкина.
Офицеры БПК устроили по поводу возвращения шумный банкет в одном из
близлежащих ресторанчиков, на котором не раз с шумом и смехом поднимался
бокал за них самих, их поход и за приблудшего Летучего <Голландца> Валю.
Вновь была пущена шапка по кругу и Поспелкинну собрали на билет на самолет
до Петропавловска-Камчатского, куда он и вылетел на следующий же день,
закинув за спину мешок с нажитым добром. На память офицерам ставшего почти
родным БПК Валя оставил в кают-компании, искусно вырезанные им шахматы, в
которых пешками были лейтенанты, слонами-старлеи, конями - каплеи,
офицерами-капитаны третьего и второго ранга, королями-капитаны 1 ранга, а
своенравными королевами - адмиралы. Причем мундиры фигурок и особенно их
знаки различия были вырезаны особо тщательно и с соблюдением всех мелочей и
типичных сопутствующих признаков вроде живота, бутылки в руках и прочего.
В штабе дивизии на Поспелкина посмотрели как на призрака, создание
восставшее из мертвых. В отделе кадров вообще считали, что Поспелкин уже
давно служит где-то на Черноморском флоте, а к ним просто никак не дойдет
приказ о его переводе. Командир корабля был более информирован, и по его
сведениям Валентин должен был находиться с каким-то надводным кораблем на
ремонте в Адене. Появился Поспелкин вовремя, так как, пока он бороздил моря
и океаны, его экипаж успел сделать еще одну автономку и сейчас сдав корабль,
собирался в отпуск. Финансист экипажа, получив от Вали гору бумаг и выписок
из приказов, слегка офанорел. По самым скромным подсчетам Поспелкину
полагалась огромная сумма в инвалютных рублях, и это не считая получки почти
за два года. В финчасти претензии Вали на финансы тоже не вызвали особого
восторга, особенно в части касающейся валюты. Но научившийся заходить во все
двери Валентин Поспелкин на поводу у них не пошел, а пробился на прием к
командующему флотилией. Не желавший сначала и слова слышать от сопливого
лейтенанта, адмирал по мере рассказа развеселился, а под конец даже
посоветовал Поспелкину написать мемуары и отправить их в <Морской сборник> в
рубрику <Ходили мы походами...>. Потом адмирал возмутился тем, что не был в
курсе того, что лейтенант из вверенной ему флотилии больше двух лет
колобродит по всему свету, а он ничего об этом не знает. Был незамедлительно
вызван командир Валиной дивизии и корабля, устроен разнос по поводу
махрового сокрытия сего возмутительного случая и строго указано на
недопустимость таких фактов в будущем. Затем настала очередь начфина
флотилии, которому разгоряченный адмирал дал команду выплатить Валентину все
до копеечки под его личную адмиральскую ответственность. Затем взгляд
адмирала снова упал на командира Валиного корабля. Адмирал сообразил, что
лейтенанту подошел срок получать очередное воинское звание, а об такой
мелочи, конечно, забыли, и грех было бы не воспользоваться случаем взнуздать
подчиненных еще разок для профилактики. Гнев военного начальника возрастал
по восходящей, и следующим пунктом должен был стать погром организации
службы на Валином корабле. Но оказалось, что командир Валиного экипажа был
тоже орел не промах, и прямо в кабинете адмирала вручил Поспелкину погоны
старлея. После чего выяснилось, что конфликт исчерпан, все наказаны и вообще
все в порядке. Напоследок адмирал посоветовал, а это то же самое, что и
приказал, отпустить Поспелкина в отпуск за два года, чего Валя втайне желал,
но на что совершенно не рассчитывал.
В общежитии Вале сказали, что жена его уехала при первых признаках
беременности, а комнату его, естественно, кому-то отдали, сдав вещи
коменданту. Они сохранились в целости и сохранности, и, получив ключ от
нового номера, Валя, наконец, впервые за два года облачился в гражданскую
одежду. С отпуском и деньгами его на удивление не обманули, и через неделю
торжественно отправили отдыхать. Билетов на самолет, естественно, было не
достать, и Валя, наотрез отказавшись ждать неделю-другую в аэропорту до
посадки, взял билет на пароход и отчалил во Владивосток. Там он заглянул на
свой БПК, вставший на завод ремонтироваться, раздал долги, попьянствовал с
друзьями и, дав чудовищную по своим размерам взятку администратору
аэропорта, купил билет на самолет в день вылета.
Дома его встретила жена, со скуки за два года превратившаяся из жгучей
брюнетки в роскошную блондинку, упитанный годовалый сын, привыкший только к
неподвижному папе на фотографии и агрессивно воспринявший его живьем,
радостные родители и теща, абсолютно уверовавшая в то, что ее зять непутевый
гуляка, а не примерный семьянин и опора супруги. Так закончился первый
автономный поход лейтенанта Валентина Поспелкина. Первый, но далеко не
последний... Но зато какой!
взято с сайта www.bigler.ru
